каплями крови во тьме,
всё, что мерцало, шуршало, блестело,
звало и манило куда-то —
щепки, осколки костей и ошмётки,
а что же останется мне?
Как мне увидеть, ослепнув навек,
это бег, как полёт, над травою?
Без напряжённых ноздрей,
чем вдохнуть этот ладанный запах любви?
Где мне в сломавшемся мире
хотя бы на миг пересечься с тобою?
Нет ни следов, ни примет, ни тебя, ни меня,
и – зови, не зови.
Чем осязать эту нежность испода,
атласную кожу предплечья?
Не прикоснуться к щеке – испарилась щека,
и в отсутствии рта
речь недействительна. Только душа
не находит замены для речи
в этом распавшемся мире,
где вечна одна тишина, пустота.
Как же ей вынести весь этот ужас
и выдюжить всю эту муку?
Ищет во тьме хоть осколок от плоти,
хоть краешек кожи в огне,
трахеи обрывок – провыть, прохрипеть,
не тебе, так себе эти звуки:
«Нет! Мне не пусто, не тошно, не страшно,
не больно, не больно! не…»
необходимость
Я бы хотела иметь десять ртов,
чтобы не прерываясь тебе говорить, петь.
Я бы хотела иметь сто рук,
чтобы тебя обнять, защитить, укрыть.
Я бы хотела иметь тысячу глаз
и отовсюду ими в тебя смотреть.
Тебе ничего не нужно делать —
просто дышать, смеяться, летать, быть.
Я бы хотела тебя заманить, забрать
и поместить внутри,
меж виноградных кистей легких,
к сердцу левым виском прижав.
Не шевелись, остановись, просто —
укройся во мне и замри
в этих таинственных тёплых внутренностях,
как цветок среди трав.
Я бы хотела тебя не держать, отпустить на волю,
но я боюсь,
я ведь не верю этому ветру, этому солнцу,
этой земле и воде.
Мне иногда снится ночами в кошмарах – я оглянусь
и не найду тебя больше, и не увижу тебя, ты – нигде.
Я так боюсь – всё однажды закончится,
так, как кончается дождь,
как перед смертью дыханье кончается
и высыхает слюна во рту.
Мне надо знать – ты летаешь,
дышишь, поёшь, живёшь,
чтобы понять, что и я – слышу, вижу, дышу. Живу.
хenos
Раскинешь карты, подбросишь кости.
Не жди ответа.
Не будет толку ни в лжи, ни в злости.
Без толку это.
Не будет толку ни в дне, ни в ночи,
ни в снах, ни в мыслях.
Что ни попросишь, что ни захочешь —
не будет смысла.
Ни уголочка нет в этом мире,
чтоб предназначен
плечом прижаться, лицом приникнуть,
хоть долг оплачен.
Ошибся дверью, вошёл случайно,
так мучься, майся!
Хоть вой от боли, хоть рви на части,
как ни старайся —
не будет смысла, не будет счастья,
не будет толка.
И ты не целый, и всё случайно,
куски, осколки.
Убить попробуй, любить пытайся,
взлети, разбейся.
Как не усердствуй, как ни старайся,
нет, не надейся.
Иди дорогой, иль через поле,
круша запреты,
Хоть подчиняйся, хоть рвись на волю —
без толку это.
Ни так, ни эдак, ни тем, ни этим,
ни врозь, ни вместе
не будет толку. Ни в Тьме, ни в Свете
ты не на месте.
побег
Левый край комнаты скрыт в упругой тьме,
правый извлечён лампой, как солнечным светом луна,
если я протяну руку, надвое, каждый себе
свет и тьма торопливо разделят её пополам.
Я захожу во тьму частями —
кисть, предплечье, плечо, спина,
удерживая зубами крик во рту, не отпуская звука,
Пальцы, ломая ногти, наткнулись, но это стена.
Я возвращаюсь – предплечье, кисть,
и выуживаю пустую руку.
И на краю стула,
качая правой ногою в туфле на каблуке,
как на краю пропасти, левой рукой охватив колено.
Бьются любви слова о зубы
и перекатываются на языке,
как тяжелая галька во рту картавого Демосфена.
нечувствительность
Фазиру Муалиму
А все про него-то думали – он герой,
спасатель, спаситель, стоящий за вас горой,
выманивает дудочкой крыс из нор,
и может свести, обидевшись, ваших детей,
смести в кулек, как мусор, сгрести их в горсть,
увлечь в просторы невидимых областей.
А он-то ищет кого-то, чей тонок слух,
детей или крыс – все равно, кого-то из двух,
кто есть, тот и будет за ним в темноту брести,
он просто ищет, кто слышит его дуду,
кто может радость от музыки обрести,
ему всё равно – в раю это, или в аду.
А здесь – ни рая, ни ада, ни света, ни мглы,
стерильная чистота и пусты углы,
и все так заняты чем-то, не знают чем,
но чем-то заняты очень, и вот беда —
не видят, не слышат, не замечают совсем,
и не нуждаются в музыке никогда.
Глазами больными глядя поверх голов,
в толпе бредёт отчаявшийся крысолов,
да только тут отродясь не бывает крыс,
и даже детей, и некого тут вести,
здесь бред и морок, и ветра сердитый свист,
у всех тут болезнь нечувствительности.
безнадежные слова о любви
Твоя душа, как река, в оковах тяжёлого сна.
Она покрыта льдом, не блестит и не льётся.
Осень, зима, осень, но всё никак не весна.
Река навсегда подо льдом, из неё никто не напьётся.
Тянуться холодными пальцами, едва касаться рукой,
словно боясь поранить или самой уколоться
кристаллами льда, иглами, холодной колючей мглой,
ледяными ненужными звёздами
на дне забытых колодцев.
В этих льдах нет различия между криком и тишиной,
в этой тьме нет разницы между жаждой и утоленьем,
есть только гулкая пропасть между тобой и мной.
И я стою, замерев, у самой границы тени,
пропихивая глотками вовнутрь бесполезную речь.
Зачем выговаривать фразу, если она не греет?
Зачем? Ведь река замерла, и воды не будут течь.
Зачем повторять в сотый раз,
словно заставляя поверить,
что вслед за каждой зимою обязана быть весна,
что любая река должна ожить весной,
что и твоя душа может очнуться от сна.
Что истинная любовь не имеет иной цели,
кроме себя самой.
ночные тёмные реки
Вновь наступает ночь и мне смыкает веки.
И я смогу опять кричать в кромешной мгле,
живущие в тени, забытые навеки,
запретные слова, не слышные тебе.
Меня скрывает тьма от пристального взгляда
твоих бессонных глаз. Пусть мы навеки врозь,
и далеки, но мы сейчас так кратко рядом,
связующей нас тьмой пропитаны насквозь.
День убивает речь. Так высыхают русла
у полноводных рек в моём смертельном сне,
так, уходя, отлив закроет створки устриц
и камни обнажит, лежащие на дне.
Не полон без тебя, как сказка без героя,
как без воды река, мир, высушен и пуст.
Но наступает день. Вот я глаза открою
и вновь запру слова во мгле сомкнутых уст.
об использовании чужой любви для личных нужд
Прости меня, мальчик, я знала заранее, как это больно,
и как безнадёжна любая, любая попытка.
Все танцы во сне обрываются криком «довольно!».
Все это закончилось и определилось опять
как ошибка.
Прости меня, мальчик, я знала заранее, что она скажет,
и что ты ответишь, и что ты не сможешь ответить,
и как она тушь со слезами рукою размажет,
и даже внезапные мысли про тени и ветер.
Я знаю, как ты забывал, перепахивал память,
Конец ознакомительного фрагмента.